[Amnell]

Я ненавижу его. Как я его ненавижу. Ненавижу эту бледную кожу, такую чистую, такую шелковую. Нет, не подумайте. Она рассказывает мне. Она отравлена им. Я проклинаю тот день, когда остановился посреди ночного автобана, что выкурить сигарету. Шесть часов за рулем, реакция плавно уходила куда-то в пропасть. Ну что мне стоило поехать дальше по пустынной дороге? Ничего, кроме желания покурить спокойно. Мама, как же ты была права, когда говорила, что курение до добра не доведет.
Щелчок зажигалки, горький, горячий аромат тлеющего табака. Прикушенный по привычке фильтр. И небо над головой. Темно-темно-синее, почти черное, расшитое бриллиантами звезд. Острые, колкие искры в муаровой пропасти. Мне стоило смотреть на небо. Но я посмотрел на землю. Грешную. И невдалеке от обочины, в запыленной траве увидел темный силуэт. Дети телевизора, не верят и не бояться. И я, такой вот «ребеночек» пошел туда. Бледная кожа, серебряные волосы рассыпавшиеся по траве. Из-за них я принял его за девушку, серебряная паутина волос до щиколотки. И раны. Алые, рубиновые полосы по бледной роскоши кожи из узких ран. Это было красиво. Могло бы околдовать. Но не околдовывало — добираясь до черного шелка одежд, кровь теряла красоту, спекаясь багровой грязной коркой. Я уронил сигарету и втащил его в машину. Никаких документов, никакого оружия. Ничего вообще. Почему я привез его домой?.. Ирэн тут же начала над ним хлопотать.
И вот теперь он живет у нас. Вернее, как живет... появляется и исчезает, не пользуюсь дверью. Общаться с ним просто невозможно. Он лишь изредка кидает несколько слов на французском языке, которого я не знаю. Но пронизывающий взгляд ледяных, таких нестерпимо голубых глаз пугает. Словно он чего-то ждет. Ирэн, которая еще в колледже ненавидела французский теперь на нем бегло говорит. Она не бросила меня ради него. Нет. Но и от него отказаться не может. Я пробовал сдать его полиции. Они просто не увидели его. А Ирэн смотрела на них с таким смущением, и на меня с такой жалостью, что они решили, будто я псих. Я попытался ударить ее. Моя неловкая Ирэн увернулась от удара словно тень, метнувшаяся от света.
Моя Ирэн. Неловкая, близорукая и такая родная. Мы вместе с колледжа и уже хотели заводить детей. Я курю и ненавижу его. И люблю ее. Но я чувствую, что что-то изменится.
- Entendez-vous?
Вскидываю голову. НА этот мелодичный, ледяной голос. Что эта тварь сказала?.. И моя Ирэн вдруг отвечает с какими совершенно чужими интонациями.
- Да, я слышу.
- О чем вы? - я подбегаю к ней, хватаю ее за плечи и вздрагиваю.
Ее глаза. Ее теплые, родные карие глаза наливаются нефритовой зеленью. И я слышу захлебывающийся страстный шепот, хотя они оба молчат.
«Mon Froid, mon beau, mon bien-aime Froid. Je t'appelle. Je t'appelle, mon Froid terrible, mon garde, mon Corbeau. Je t'appelle. »
Огненная боль. Кровь на моих руках. На ноже, который держит в руках моя Ирэн. Я смотрю на нее и вижу, как ее каштановые, вьющиеся волосы распрямляются, наливаются алым, винным цветом. Я не верю. Не понимаю. Но что-то горячее течет по моему животу, ногам... это моя кровь. Кто сказал такую глупость, что смерть может быть красива? Боль раздирает живот. Пол шатается под ногами, я падаю, немота овладевает телом, сражаясь с болью за власть над кричащим животным, в которое меня превратила рана. Где соседи?! У нас же тонкие стенки, сколько раз я с ними ругался по поводу грохочущего рока, пока моя Ирэн страдала мигренями? Что он сделал с Ирэн?! Почему ее волосы отросли почти до земли, а глаза изменились? Моя Ирэн...
- Nous allons, Blodekajt, notre prince nous appelle.
- Il t'appelle, le Froid.
- Mais tu es la Faiblesse du Prince-corbeau, toi de son Corbeau. Et tu as libéré le sang.
- Oui... Il nous attend.
Хлопает дверь. Они уходит! Он уводит мою Ирэн!.. Я ползу к двери. На позвать людей, позвать на помо...

я напрочь утратил письменную речь по крайней мере при попытке выразить шепоток моей странной музы я испытываю трудности с лексиконом и литературными средствами. Надо чаще писать и перелистть теорию этого дела