Эта какая-то странная осень. У нее серые глаза, золотые волосы с проседью, и странная одежда. Казалось бы пестрые юбки цыганки, монисто, цветастая кофта, но все удивительно яркое и при этом чистое. Серая бесплотность тревог, чернота потерь, ядовитая зелень бессильной злости. Но вместе с тем, легкое, сусальное золото улыбки, которое невольно вызывает ответную улыбку, кокетливый багрянец чувства, которое не дает себя рассмотреть вблизи, степенный коричневый цвет нового опыта, прозрачность ветра в волосах, нашептывающего на давно позабытом языке, что такое - летать.
И все эти краски, вся эта цветовая фантасмагория летит перед глазами в причудливом танце этой не старой и не молодой цыганки, смешиваясь и разлетаясь разноцветными брызгами безумного калейдоскопа. До кружения головы, до потери направления, до того, что на какой-то миг остается только то самое небо, которое встретил под Аустерлицем князь Болконский. А в следующий миг, еще один оборот колеса, еще одна картинка калейдоскопа, и снова вокруг асфальт и бетон, стекло и металл с редкими вспышками зелени, уже украсившейся желтизной.
Я никогда не любил осень, за тот привкус тумана и тревоги, который он оставляет на губах. За то, что в серой осенней промозглости внутри что-то засыпает, перестает дышать. Поэтому эта осень, так не похожая на знакомую мне чопорную, сонную престарелую леди, пытающуюся вернуть былой блеск своим увядшим красотам ювелирными изысками желтых и багряных листьев, заставляет меня удивленно распахивать глаза и ждать, что же случится еще. Да надеяться, что это что-то будет к лучшему.